Слезы наворачиваются на глаза не только от холодного ветра, — от картины отчаяния и безнадеги на кишиневской барахолке возле железнодорожного вокзала и на рынке “Локомотив” у известного когда-то бассейна хочется рыдать. Каждое обветренное лицо продавца выражает вселенскую боль и страх перед днем завтрашним. Стоят в любую погоду, одетые, как капуста, — в несколько слоев одежды, пританцовывая от холода и затекших мышц. Пытаются улыбаться, когда что-то удается продать.

Вспоминаются блошиные рынки в Лондоне, Амстердаме, даже маленький базарчик в Осло — весело, непринужденно, особый мир любителей ТАКОЙ жизни. Приходят туда обсудить что-то не сильно значимое, поспорить о какой-то вещи, пошутить, похвастаться раритетом, снять на видео купленные на блошином рынке “находки” за несколько евро. Это у них такое кайфовое времяпрепровождение как для покупателей, так и продавцов.

У нас, в Кишиневе, продавцы — а это и пенсионеры, и молодые женщины и мужчины, — выставляют на клееночке, растеленной на земле, все, что можно продать — это и старая домашняя утварь и вещи, и купленный по случаю секонд-хэнд, и собранные по друзьям-соседям вещи, которые с натяжкой можно назвать раритетом.

На блошином рынке Кишинева можно найти практически все. Там и бытовая техника, и вышитые скатерки, и посуда, и инструмент, и игрушки и даже буржуйки, почти все, как говорят у нас с 1990-х, бывшее в употреблении.

И очень много одежды и обуви секонд-хенд! В большинстве своем, именно за ней “охотятся” покупатели — мамы с детьми, пенсионеры, молодежь (как ни странно). На новые одежду-обувь у людей денег нет. Поэтому здесь сложно встретить покупателя с улыбкой на лице. Те же отчаяние и безнадега, как и у продавцов.

Есть, конечно, на “блошке” процентов десять (если не меньше) продавцов из категории тех, кто давно живет собиранием и продажей раритетов или просто старой утвари, либо и того, и другого, что чаще. Конечно, вряд ли вы найдете Мейсенский фарфор, картину Репина или редкого выпуска мишку Тедди для последующей перепродажи на каком-нибудь престижном аукционе. Но британские и немецкие сервизы, изящные голландские часы столетней давности, серебряные вилки-ножи, швейные машинки “Зингер” возраста первой русской революции, хрустальные люстры “из дворца” — вполне можно купить. То, что это стоит в пять раз дороже, чем на барахолках в Европе, — уже второй вопрос.

И есть те, кто уже не первый год собирает старую советскую (или чешскую, или какая подвернется) посуду, крышки на кастрюли, керосиновые лампы, елочные игрушки и прочее, — у них хоть и не редкости по меркам кишиневской барахолки, но вполне в духе традиционного блошиного рынка. Для них это каждодневный труд, работа.

Каждый день выходят на работу и продавцы одежды и обуви секонд-хенд.

И еще сотни, а может, тысячи человек — это те, кто выносит все, что можно продать, чтобы выжить, для них блошиный рынок — последняя надежда.

Если всего три года назад блошиный рынок едва выходил за пределы улочки, идущей от проспекта Гагарина к виадуку, идущему через железнодорожные пути, то сегодня это еще и несколько рядов на тротуарах самого проспекта, и вся привокзальная площадь, и виадук. Даже проезжую часть у вокзала заняли. И что символично — облепили памятник жертвам депортации.

И чем больше у нас кричат о евроинтеграции, тем шире и многочисленнее блошиный рынок. Тут реальное доказательство бездействия властей по обеспечению достойной жизни народа.

Просто картина апокалипсиса…

 

www.md.kp.media